Вот на нее поглядеть, так сам надорвешься:
Словно вдова безмужняя, голосом вопит,
Слезы ручьем! А сколько слов причитает
Ласковых-мужу, колючих-себе с сиротою!
Вспомнить невмочь, а где пересказывать? Деверь,
В сани ее посадив, увез уж насильно.
Горев с другими пошел в свой полк гренадерский.
В полгода там обучился приемам ружейным,
Шагу, заряду, пальбе, глазам, поворотам,
Словом, всему, что знает исправный служивый.
В пору как раз. Полкам поход за границу.
Спешно в Австрию звали на выручку русских.
Всем не вдруг поспеть. Кругом на передних
Враг налег. Пробились штыками навстречу
Братьи, идущей к ним с отцом-государем.
Стали лицом к лицу противники в битву:
Тут цветки созрели в ягоды волчьи,
Тут легло людей, что в жатву колосьев,
Кровь лилась, что брага на свадебном пире.
Горев сражался, покуда ноги держали:
Рана в плече от осколка гранаты; другая Пулей в ляжку; пикой в левую руку Третья; в голову саблей-четвертая; с нею
Замертво пал. Разъезд неприятельский утром
Поднял, а лекарь вылечил. Пленных погнали
Всех во Францию. Минул год с половиной;
Мир заключили, вечный, до будущей ссоры.
С миром размен; и многих оттоль восвояси
Русских услали. Забыли о бедном Макаре!
Беден всяк вдали от родины милой;
Горек хлеб, кисло вино на чужбине:
Век живи, не услышишь русского слова!
…
Наполеон меж тем взять новое царство
Вздумал: Гишпанию алчному надо вдобавок!
С сыном король не ладил. "Милости просим
В гости!-сказал Бонапарте.-Соседнее дело,
Мир". Те спроста приехали; он их, лукавый,
В ссылку обоих за стражей; и землю с народом,
Брата, как куклу, им в короли, и присвоил,
Ладно бы все, да лиха беда: не даются! Силой бери!
И, полк за полком, через горы
Рать повалила, всякое племя земное.
С прочими вечные слуги французов - поляки.
С ними наши, кто был в полону. И Макару
Велено вновь под ружье, под ранец в полпуда:
Бейся насмерть, а не за матушку Русь, а уж бог весть
За что! На смех играет судьба человеком!
Люто стал за святыню народ богомольный:
С ядом, не только с мечом. И даром что Горев,
Истый наш брат христианин, не грешен в кощунстве,
Не драл икон, не сквернил церковных сосудов,
Даже других унимал, не бояся насмешки, Все бы плохо попасть чернецам либо черни.
В том и зло, что правый вравне с виноватым
Гибнет в смуте войны и горячек мятежных:
Где разбирать? Господь на том свете рассудит!
Но бог милостив был и вывел Макара
Жива-здорова, немногих в числе, как пришельцев
Дочиста смел с земли своей полуостров.
В то же время другую войну на противном
Света краю завел губитель; и войска
Столько с ним, что в месяц двадцать пять тысяч
Тратить мог: его ж окаянное слово!
Шли к Москве напролом, и дорого стоил
Каждый шаг на Руси, но вождь не жалеет:
Много в запасе! Пусть лягут на приступах тьмами,
Две под Смоленском, четыре в полях москворецких,
Лишь бы нам величаться в Кремле златоверхом.
Бог попустил, на кару гордыни. Кутузов,
Вечная память ему, сшепнулся с морозом;
Выбрал крепкое место, так, чтобы мимо
Взад ни вперед ступить нельзя супостату;
Выждал, и стал вымораживать, словно хозяин
Из дому вон тараканов. Недруги в драку:
Нет удачи! Погреться?-Заперты двери.
Съесть бы!-Падерой конской лакомись вволю.
Бегство пошло; тут меч, и голод, и холод Все против них: живые шатались как тени;
Мертвыми путь усеян: на версту сотня!
Вождь ускакал восвояси за новою ратью;
Наша вперед, а немцы к ней приставали:
Первый-преемник Фридриха; после и цесарь;
Там и все. Числом встречались уж равным;
Либо, как в Кульме, малым великое дело
Делалось, к диву военных, к спасенью мирных.
Царь хвалил, чужие сказали спасибо:
Лестно было назваться воином русским.
Бедный Макар! где ты был? что делал? Он жадно
Слушал вести, носимые шумной молвою;
Скрыть бы хотели, но шило в мешке не таится.
Рейн перешли, во Франции русские. Сильно
Сердце забилось у Горева; птицей из клетки
Рвется в стан земляков: "Не стыд ли, не грех ли
Здесь злодею служить? Палит он из пушек
В наших, а я за него ружье заряжаю!
Надо бежать; лишь ноги становятся хилы,
Бок от раны болит и ломит к ненастью.
Ну! да с богом: авось дойду". И сберется.
После раздумье возьмет: "С ума ли я спятил?
Сто ли верст пути? Нет!-тысяча будет.
Схватят, воротят, судом расстреляют, как труса:
Английских пуль испугался-де; русское имя
Втянут в поклеп; а там одному мне не много
Сделать: Гореву взять Париж не под силу!
Волей разве служу не по долгу присяги?
Рад бы в Сибирский, да в рай грехи не пускают".
Он бы решился; но не было воли господней,
Новый искус судивший долготерпенью, Пятую рану, в ногу пониже колена,
Меткий Ростбиф хватил его под Тулузой.
Кончилась тут и война. Бонапарте на остров
Эльбу уплыл, а новый король из Бурбонов,
Умный старик и русским давно благодарный,
Всех велел отыскать, снабдить и отправить
В родину: так возвратился Горев в Россию.
…
1835
Ты ль это, Неман величавый?
Твоя ль струя передо мной?
Ты, столько лет, с такою славой.
России верный часовой?..
Один лишь раз, по воле бога,
Ты супостата к ней впустил -
И целость русского порога
Ты тем навеки утвердил…
Ты помнишь ли былое, Неман?
Тот день годины роковой,
Когда стоял он над тобой,
Он сам-могучий южный демон,
И ты, как ныне, протекал,
Шумя под вражьими мостами,
И он струю твою ласкал